Тобиас Уэллс - Моя прекрасная убийца [Сборник]
Она медленно опустила руку с бокалом.
— Что, собственно, все это должно означать? Зачем вас взяли на работу? Почему Марио убил бедного Вишти? И что в этих кассетах?
Лицо Джаггера было совершенно непроницаемым, когда он сказал:
— Прах покойников.
— Господи, да не шутите же. Прекратите, есть же… — Глаза ее вдруг расширились. — Но ведь это просто немыслимо!.. Нам надо сообщить в полицию!
— Вы и в самом деле думаете, что полиция поможет в этом деле? — спросил он серьезно. — Не знаю, что за игра тут затевается, но я убежден, что уже не найти и следа от трупа Вишти.
Джаггер задумался. Это дело теперь показалось ему необычайно важным. Он должен был действовать, и действовать без помех.
— Но нам надо вызвать полицию, — настаивала Брай-они. — Я ведь все видела собственными глазами. Сомнений быть не может. Как вы собираетесь поступить? Наверное, что-то случилось и с профессором. Он бы никогда не допустил, чтобы с головы Вишти упал хоть волос. — Она побледнела. — Наверное, он тоже уже мертв.
— Когда я снова пробрался в дом, через лес, я видел его, — сказал Джаггер. — Во второй раз за сегодня. До этого он вручил мне кассету, деньги и билеты на самолет. Он показался мне при этом каким-то странным, но это был он — без сомнения.
Потом Джаггер рассказал девушке, что видел в коридоре через окно.
— Это невероятно, — сказала она. — Вы хотите сказать, что видели профессора и Марио вместе? И труп Вишти лежал гам на полу? Я могу объяснить это только так: самого профессора они держат под арестом, или дали ему что-нибудь…
— Он смеялся и разговаривал с ними, — возразил Джаггер.
Брайони сидела молча. Было видно, что услышанное просто не укладывается у нее в голове.
Джаггер оглянулся. Их никто не подслушивал.
— Вот что. Все это дело нечисто. И даже очень. Репатриация, международная и посмертная. Ведь все это какой-то бред. Вы, наверное, и сами сознаете.
Достаточно было взглянуть на нее, чтобы понять — она впервые слышит название организации, придуманное профессором.
— Ну хорошо, будем считать все это его научной исследовательской работой. Он говорил вам, что именно изучает?
Она отрицательно покачала головой.
— Кажется, он действительно не много рассказал вам. Итак, Силидж-Бинн утверждает, будто он — профессор. Это можно быстро проверить. У меня, знаете ли, нет обыкновения верить чему-либо, если у меня на руках нет доказательств. Давайте для начала выясним, что он на самом деле представляет собой.
Он наверняка производил какие-то научные опыты. Лаборатория, вроде, настоящая. И камера для радиоактивного облучения тоже, насколько я могу судить. Вы знали, что он работал с радиоактивным излучением?
На этот раз девушка кивнула.
— Да. Он показал мне саму камеру, объяснил, как устроены двери, как они открываются и закрываются. Больше ничего.
— А вы видели, чтобы на странных грядках перед домом что-нибудь росло?
— Нет, — ответила она.
— Он что-то там выращивал, конечно. Хотя не понимаю, зачем потом сжег на корню.
Джаггер впал в задумчивость, потом, наконец, увидел, что ее бокал пуст. Он допил виски и прикоснулся к ее руке. По лицу девушки было заметно, что она очень устала.
— Пойдемте, — сказал он. — По дороге сможем поговорить еще.
— По дороге? — спросила она. — А куда мы поедем?
— В Лондон.
— А как с полицией?
— И об этом поговорим по дороге.
Он открыл дверь, и они вышли на воздух. Да, все это дело проще не стало, как он понял сейчас. Брайони может все испортить, если по-прежнему будет настаивать па вызове полиции.
Они поехали, и он высказал ей все свои соображения по поводу того, что видел в Хангер-хаусе. Когда они достигли Патни Хит, Джаггер свернул в направлении Уондзуорт Вест Хилл.
— Послушайте, — продолжил он, — вы должны доверять мне. Правда, повода для этого пока не было ни малейшего, тем не менее я прошу вас. Я не хочу подключать полицию. По крайней мере, в ближайшие двадцать четыре часа.
— И почему же? — сказала она с деланым безразличием.
— Потому что я хочу еще раз сам побывать в Хангер-хаусе, пока полиция не сунула туда свой нос.
— И почему же? — спросила она во второй раз.
Джаггер посмотрел на нее сердито. Почему? Да, черт
возьми, что она заладила? Один и тот же вопрос. Эти бабы вечно хотят все знать!
Он только собрался резко ответить, как Брайони заговорила:
— Хорошо. Я все же поверю вам. Может, потому что вы… представляете собой нечто особенное. Вы — профессионал. Я бы сказала, любителям стоит держаться от таких игр подальше. Но…
Она подождала, не возразит ли он. Но он ничего не сказал. Голос ее прозвучал твердо, когда она закончила:
— Но я пойду туда с вами.
Он помолчал, потом проговорил неохотно:
— Ладно, там будет видно.
Пока машина не остановилась перед четырехэтажным викторианским домом в маленьком переулке, который начинался от Клапем Коммон, они больше не сказали друг другу ни слова.
5
Когда они вошли в дом, Брайони обескураженно огляделась.
— Да он же совсем заброшенный, — сказала она.
— Только здесь, внизу, — ответил Джаггер. — Я в основном живу наверху, поближе к небесам.
На втором этаже дом имел более жилой вид, хотя все двери были заперты. Они поднялись на самый верх.
Лестница привела их вначале в маленькую переднюю, которая освещалась лампой под потолком. Посреди передней стояло огромное, черное кожаное кресло, какое часто доводится видеть в дорогих мебельных магазинах, но покупатели очень редко решаются присесть на него и тем более опасаются глядеть на ценник. На обклеенных дорогими обоями стенах висело несколько литографий с автографами художников. Все изображали различных птиц.
В переднюю выходили три двери. Левая была приоткрыта, и Брайони, заглянув мельком, увидела за ней современную, хорошо обставленную кухню. Две других двери были закрыты. Джаггер прошел вперед и открыл одну. Там оказалась на удивление большая комната с двумя широкими окнами. Он включил свет и задернул шторы, серые, с зелено-голубым узором. Стены здесь были белыми.
В углу комнаты Брайони увидела камин, рядом — телевизор и стереоустановку. Вдоль трех стен стояли стеллажи с книгами и пластинками. Между ними висело с полдюжины современных картин. Брайони узнала картину Никольсона, эскиз Нолана «Леда и лебедь» и рисунок, на котором была подпись Пикассо, но который вполне мог выйти из-под карандаша мастера подделывать стиль Пикассо, равно как и подпись. Приоткрытая дверь позволила Брайони заглянуть в спальню, по некоторым признакам — мужскую. Джаггер подошел и закрыл эту дверь.
Девушка огляделась кругом.
— Я и не подозревала, что вы столь бедны, — улыбаясь, сказала она. — Чем вы тут занимаетесь наверху? Скрываетесь от налогового инспектора?
— Мне здесь нравится, — коротко ответил он. — Ванная сразу налево, напротив кухни. Горячая вода в изобилии.
— Весьма заманчиво, — сказала она и исчезла.
Когда появилась снова, на столе уже стоял поднос с холодным мясом и салатом. С ними соседствовали французский сыр и соленые крекеры, а также два бокала с хорошо охлажденным розовым «каберне». Ужин завершал кофе. Поели они не спеша и с аппетитом.
Закончив с едой, Джаггер закурил. Он медленно пускал струйки дыма и украдкой разглядывал Брайони. Та слегка порозовела, от вина ее глаза заблестели. Вдруг он поймал себя на мысли — какова она в постели?
Их взгляды встретились.
— Увы, тут ничего не поделаешь, — ответила она на его невысказанный вопрос. — Я еще девственница и в ближайшее время не собираюсь расстаться с этим состоянием.
— Интересно, что это вы подумали, — благочестиво возмутился он. — Вы тоже находитесь в доме достойного холостяка.
Она засмеялась.
— Тут есть некоторая разница. Холостяк — это мужчина, который не женат. Но по этой причине ему не обязательно жить аскетом. Кроме того, собственный дом — это первый шаг к браку.
Джаггер поднялся и принес бронзовую кассету, которую получил от Силидж-Бинна. Рассмотрев ее, сказал:
— Заперта, но это дело нехитрое.
В одном из стеллажей был небольшой шкафчик. Он открыл его и в два приема превратил в верстачок. Из ящика с инструментами извлек электродрель и воткнул вилку в розетку.
Через несколько секунд крышка открылась. Джаггер достал из кассеты полиэтиленовый пакетик и взвесил на руке, протягивая Брайони. Она притронулась к нему пальцем.
— Что это?
— Я ведь уже говорил. Прах человеческий.
Она хотела было засмеяться, но, заглянув Джаггеру в лицо, отдернула руку.
Он продолжал держать пакет на ладони.
— Бедняга Биддл-Джонс, — сказал он. — Я его хорошо знал.
